Бледный, слегка сутулый Саймон явно почти все время сидит в четырех стенах за письменным столом. Это впечатление дополняют очки на лбу, которые он опустил теперь на нос, где им самое место. Очки в старомодной толстой черной оправе, одна дужка неумело обмотана пластырем.
— Конечно, еще рановато, старик, — сказал он, — но тебе надо выпить.
— Не надо. Если снова возьмусь за крепкие напитки, мне конец. — Хью поднял глаза и с трудом улыбнулся.
— Ничего подобного. Одни глоточек. Сиди, я принесу.
Саймон пошел в гостиную, постоял на пороге, жуя нижнюю губу, разглядывая знакомую комнату. С детских лет в ней практически ничего не изменилось. Это самая старая часть дома, о чем свидетельствуют толстые потолочные балки. Постройка в целом расширялась, обновлялась, частично сносилась и снова достраивалась несчетное множество раз за столетия. Но эта комната, как подтвердили собственные изыскания Саймона, относится к середине шестнадцатого века. Безалаберная, уютная, обставленная старой мебелью, большей частью оставшейся от родителей, дедушек и бабушек. Соне старая гостиная не нравилась, и она понемногу ее переделывала: освежила роскошными занавесками и новыми обоями, поставила французский консольный столик, похожий на аристократа в изгнании среди простых буфетов и кресел. Точно так же здесь выглядела сама Соня, бедная сучонка.
Сейчас он обнаружил в гостиной племянницу, свернувшуюся с книжкой на диване. Вроде со школьным учебником. Сколько раз тридцать лет назад в этой комнате заставали его точно в такой же позе за тем же занятием? Хью с книжкой на диване никто никогда не видел. Он всегда был на ферме. Истинный сын земли, криво усмехнулся Саймон.
Сопевший рядом с Тамми старый спаниель открыл глаза с красными веками, взглянул на вошедшего, опознал и снова зажмурился. Девочка тоже страдает, подумал Саймон, и никому до нее нет дела. Хью в таком состоянии не способен уделить ей внимание. Впрочем, насколько известно, вообще не способен. Не из-за жестокого равнодушия, а из-за долгой тяжелой работы, больной первой жены, массы прочих забот и тревог.
— Все в порядке, Там? — спросил он, подошел, положил на плечо руку. Почувствовал, как девочка замерла под его прикосновением, и после секундного колебания отстранился. Забавная малышка. Однако Саймон беспокойно нахмурился. — Тамми!
Она мельком глянула на него и вновь уставилась в книжку.
— Что там у тебя? История? — Сам историк, он искренне заинтересовался.
— Уроки не успела выучить. Мисс Брейди злилась. Сегодня мне в школу не надо, раз Соня умерла, поэтому сейчас учу.
Саймон был потрясен столь холодным тоном и небрежным упоминанием о смерти Сони.
— Ну так не заставляй себя, если не хочешь. Никто не разозлится, включая мисс Брейди, — ласково сказал он, любя племянницу и веря, что она его тоже любит.
Когда-то он рассказывал ей, совсем еще крошке, почерпнутые из своих исследовательских трудов истории о рыцарях в доспехах, об их приключениях в чужих странах, о великих армиях, поверженных в пыль и смешавшихся с песками пустынь. Она жадно слушала, разинув рот. Он даже тешил себя мыслью, что когда-нибудь Тамми тоже станет историком, и однажды сказал Хью: «Если девочка вырастет и захочет учиться, я возьму на себя часть расходов. В конце концов, у меня своих детей нет».
Теперь она упорно таращится в книжку. Не хочет разговаривать. Укрывается в своем собственном глубоко личном мире. Саймон оставил ее и направился к бару налить обещанный брату глоток. Себе тоже плеснул, потому что нуждался в выпивке, даже если Хью она ни к чему. Хотя брат, безусловно, нуждается в ней, как и в любом другом подкреплении в данный момент. С закрытыми глазами видно — расколется ко всем чертям перед явившейся полицией. Скоро уже постучат в дверь. Он посмотрел на часы, высчитывая, сколько понадобится времени, чтобы научить Хью разумно отвечать на вопросы, которые наверняка будут заданы.
Понес на кухню высокие стаканы с виски, долил воды, протянул один брату:
— Держи. Не отравишься.
Тот взял стакан, помедлил и выхлебнул с недостойной поспешностью. Первоклассный напиток.
Саймон, потягивая свою порцию, медленно проговорил:
— Слушай, не хочу тебя дергать, но полиция вскоре задаст кучу вопросов, главным образом личных. Постарайся собраться, возьми себя в руки и прежде всего, ради бога, не уверяй конов, будто ты сам во всем виноват! Они поймут буквально.
Хью, по-прежнему сидевший на деревянном стуле, только уже выпрямившись и вытянув перед собой ноги, передернул плечами. В руках пустой стакан.
— В среду вечером был адский скандал, поцапались как кошка с собакой.
— Об этом не обязательно сразу докладывать.
— Обязательно. Это же объясняет, почему она не вернулась. Знаешь, так уже раньше бывало. После свар у подруг ночевала, даже номер снимала в бамфордской «Короне».
— Из-за чего был скандал?
Саймон осторожно поставил в раковину свой тоже опустевший стакан. Луч солнца из окна высветил необычайно толстые стекла очков в массивной черной оправе.
— Как обычно. Ей скучно. Мы нигде не бываем. Не уезжаем на выходные и не ездим в отпуск. Какой может быть отпуск у фермера? Нельзя ж бросить хозяйство только потому, что жене вздумалось отдохнуть, даже если сам не прочь поехать погреться на солнышке. Поэтому я говорю, если хочет, пусть едет с подругой. Она совсем взбесилась. «У меня муж есть, черт побери, я хочу вместе с ним отдыхать, как любая замужняя женщина!» Вот что она сказала, верней, провизжала.